Неточные совпадения
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда
рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким
колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
У мужиков уже давно колосилась
рожь, высыпался овес и кустилось просо, а у него едва начинал только идти хлеб в трубку, пятка
колоса еще не завязывалась.
В высокой густой
ржи виднелись кой-где на выжатой полосе согнутая спина жницы, взмах
колосьев, когда она перекладывала их между пальцев, женщина в тени, нагнувшаяся над люлькой, и разбросанные снопы по усеянному васильками жнивью.
Он начал с большим вниманием глядеть на нее в церкви, старался заговаривать с нею. Сначала она его дичилась и однажды, перед вечером, встретив его на узкой тропинке, проложенной пешеходами через ржаное поле, зашла в высокую, густую
рожь, поросшую полынью и васильками, чтобы только не попасться ему на глаза. Он увидал ее головку сквозь золотую сетку
колосьев, откуда она высматривала, как зверок, и ласково крикнул ей...
— Имение большое, не виден конец, а посередке дворец — два кола вбито, бороной покрыто, добра полны амбары, заморские товары, чего-чего нет, харчей запасы невпроед: сорок кадушек соленых лягушек, сорок амбаров сухих тараканов, рогатой скотины — петух да курица, а медной посуды — крест да пуговица. А
рожь какая — от
колоса до
колоса не слыхать бабьего голоса!
Немец то бежит полем, то присядет в
рожь, так что его совсем там не видно, то над
колосьями снова мелькнет его черная шляпа; и вдруг, заслышав веселый хохот совсем в другой стороне, он встанет, вздохнет и, никого не видя глазами, водит во все стороны своим тевтонским клювом.
Долго мы ехали межами, и вот начал слышаться издалека какой-то странный шум и говор людей; чем ближе мы подъезжали, тем становился он слышнее, и, наконец, сквозь несжатую
рожь стали мелькать блестящие серпы и
колосья горстей срезанной
ржи, которыми кто-то взмахивал в воздухе; вскоре показались плечи и спины согнувшихся крестьян и крестьянок.
— Князь!.. — воскликнул старик со слезами на глазах. — Так я его понимаю: зеленеет теперь поле
рожью, стеблями она, матушка, высокая,
колосом тучная, васильки цветут, ветерок ими играет, запах от них разносит, сердце мужичка радуется; но пробежал конь степной, все это стоптал да смял, волок волоком сделал: то и князь в нашем деле, — так я его понимаю.
Молодые люди повернули прочь от реки и пошли по узкой и глубокой рытвине между двумя стенами золотой высокой
ржи; голубоватая тень падала на них от одной из этих стен; лучистое солнце, казалось, скользило по верхушкам
колосьев; жаворонки пели, перепела кричали; повсюду зеленели травы; теплый ветерок шевелил и поднимал их листья, качал головки цветов.
Стала скотинушка в лес убираться,
Стала рожь-матушка в
колос метаться,
Бог нам послал урожай!
Нынче солома по грудь человеку,
Бог нам послал урожай!
Да не продлил тебе веку, —
Хочешь не хочешь, одна поспевай!..
Прислушавшись в лугу к хриплому ваваканью интересовавшего его перепела, Павел разостлал легкую сеть по
колосьям высокой
ржи, а затем сам полез под сеть и залег, приглашая и меня последовать его примеру.
— Какое, друг сердечный, одинокий! — возразил Сергеич: — Родом-то, видно, из кустовой
ржи. Было в избе всякого
колосья — и мужиков и девья: пятерых дочек одних возвел, да чужой человек пенья копать увел, в замужества, значит, роздал — да! Двух было сыновьев возрастил, да и тем что-то мало себе угодил. За грехи наши, видно, бог нас наказывает. Иов праведный был, да и на того бог посылал испытанье; а нам, окаянным, еще мало, что по ребрам попало — да!
Играя,
колос из снопа
Хватает сытый конь с разбега
И
ржет.
Коляска подпрыгивала, как мячик, и безжалостно рвала на своем пути
рожь, склонившую к дороге свои отяжелевшие
колосья.
Я мчусь, по пояс во
ржи, безжалостно топча золотые
колосья.
А за столбом целая Палестина с
рожью — частая, густая, словно кудель, колос-то, а колос-то, поверишь ли, батюшка?
О! как весело мальчику броситься и утонуть в густой
ржи! как он нежится в этом лесу
колосьев!
Он долго шел тропинкою среди высоко поднявшейся
ржи и смотрел вниз, на мягкую белую пыль, сохранившую кое-где глубокие следы каблуков и округлые, живые очертания чьих-то босых ног. Ближайшие к дорожке
колосья были согнуты и поломаны, некоторые лежали поперек тропинки, и
колос их был раздавленный, темный и плоский.
И все мне представляется почему-то поле и
рожь. Закрою глаза и вижу ясно, как в кинематографе: колышутся
колосья, колышутся, колышутся… и жаворонок где-то звенит. Люблю я эту птичку за то, что не на земле поет она, не на деревьях, а только в небе: летит и поет; другая непременно должна усесться с комфортом на веточке, оправиться и потом уже запеть в тон с другими, а эта одна и в небе: летит и поет! Но я уж поэтом становлюсь: вдруг ни с того ни с сего заговорил о жаворонке… а, все равно, только бы говорить!